23.05.2006

Текст «Мокша дхарма», история Вьясы и его сына Шуки.

Вы все выполняете технику чанкраманам, которая заключается в искусстве поддержания созерцания во время пратьяхары (удаления органов чувств от объектов). А между тем не все знают корни этой практики. Корни этой практики именно в истории святого Шуки, которого испытывал подобным образом царь Джанака. В «Мокша дхарме» описывается история том, откуда произошел Шука, как он родился.

Говорится, что муни Вьяса, который жил в Гималаях, захотел получить от Бога высочайший дар и сделать жертвоприношение огня. Когда он сделал жертвоприношение огня, он увидел в лесу сияющую красотой апсару по имени Кхритачи, обладающую прабхава-сиддхи (силой привлекательности очаровывать сознание), он был опьянен ее силами. Испугавшись его одурманенного состояния, Кхритачи приблизилась к нему, превратилась в самку попугая. Но он так был обуян плотской страстью, что все равно смотрел на апсару, даже принявшую облик самки попугая. Но остатки силы воли он все-таки употреблял на то, чтобы подавлять свое желание. Он продолжал делать огненное жертвоприношение, но его сердце было сильно возбуждено. И благодаря такому жертвоприношению в состоянии возбужденного сердца, он зачал Шуку от этой апсары, уронив свою семенную жидкость в жертвенный огонь. В результате такого жертвоприношения и такой связи возник великий йогин, величайший риши.

А почему вообще это произошло? Это произошло благодаря молитвам Вьясы. Вьяса, перед тем как произошло зачатие Шуки, что в переводе означает «попугай», выполнял аскетическую практику на вершине горы Меру. Его звали Кришна Двайпаяна Вьяса. Выполняя эту практику, он постоянно молился: «Пусть у меня будет сынок, обладающий мощью пяти элементов: земли, воды, огня, воздуха и пространства». Сто лет он стоял на вершине горы Меру, выполняя садхану и питаясь только воздухом. Он очень обрадовал Шиву, покровителя йогинов, таким аскетизмом. Он также привлек к себе внимание брахмариши, богов-хранителей мира, праведников, сиддхов, богов сторон света, которые приблизились к Шиве, восхищенному его практикой. Боги ночи, боги дня, маруты (боги ветров), божества водоемов и источников, рудры, гневные боги, ашвины, гандхарвы, сиддха Нарада, апсары – все привлеклись сиянием риши Кришны Двайпаяны Вьясы. Он же стоял, сияя, как светозарный творец ночи, выполнял этот тапас среди богов и божественных риши, не проявляя слабость. Для богов это выглядело как чудо. Казалось, что он пылал силой своей йоги в результате такой аскезы.

Шива остался доволен его тапасом. Услышал его санкальпу, то есть намерение обрести сына, обладающего величайшей силой йоги, он, усмехнувшись, сказал: «Твой сын будет именно таким, как ты просишь: с такой решимостью, с таким самосознанием и с такой волей. Твой сын будет обладать могуществом пяти элементов и обретет славу в трех мирах. Именно так, как ты просил, все и произойдет». И после этого Шука родился таким мистическим образом.

Когда Шука родился, в то же время из воздуха показалось вибхути и шкура черной лани – магические атрибуты, покровительствующие сиддха-йогину. Гандхарвы заиграли музыку и вокруг проявились апсары, приветствуя новорожденного. Слышны были звуки небесных труб, и все ликовали. Под предводительством Индры его даже вышли встретить боги, божественные риши, брахманы и другие возвышенные существа, спустившиеся с более высоких земель. Таким образом, Шуку с самого начала сопровождали божественные знамения. Индра, владыка богов, дал ему как свое благословение чудесную чашу, а также божественные одежды и различных птиц как подношение.

Шука некоторое время жил со своим отцом в горах и изучал веды. С самого рождения он обладал выдающимися качествами: самоконтролем, силой воли, отрешенностью, медитацией, аскетизмом. Когда он полностью изучил веды с разделами и дополнениями, размышляя при этом о своей судьбе, он предался аскетической практике. Когда он решил заняться аскетической практикой, у него было много вопросов о том, как построить свою жизнь, остаться ли ему домохозяином или стать монахом, брахмачари, аскетом-отшельником? Неудовлетворенный своим духовным уровнем, он обратился к отцу, размышляя об освобождении, он спросил своего отца:

– Как мне достичь высшего счастья?

Вьяса ответил ему:

– Изучай учение вед, писание йоги и санкхьи.

Шука полностью изучил учение, философию Капилы, Бхараты, а также достиг успехов в практике йоги. Он достиг таких больших успехов, что он мог свободно перемещаться в пространстве, летать по воздуху. И после этого Вьяса послал его на проверку к царю Джанаке. Вьяса сказал:

– Иди к Джанаке, владыке Митхилы. Он расскажет тебе о дальнейшей практике. Выполняй свой путь смиренно, не пользуйся способностью летать по воздуху, а иди пешком.

Получив такие указания, Шука отправился в Митхилу, решив спросить царя Джанаку о высшем пути освобождения. Джанака перед этим дал ему такие наставления.

Далее описывается история встречи царя Джанаки с Шукой.

Вообще, Шука – это один из величайших святых риши, который поражал своими способностями даже других риши. Когда в шестилетнем возрасте он услышал философию вед, он в первый раз сбежал от своего отца, сказав: «В тебе много майи». Он никогда не одевал одежды, ходил голым. Он был настолько невинным, что у него даже в уме не было никакого сексуального желания. Когда в лесу ему встречались купающиеся обнаженные девушки, они его даже не пугались и не стеснялись; он был настолько возвышен и отрешен, что они не считали его человеком.

Итак, когда Шука отправился к царю Джанаке, его отец дал ему такие наставления.

Текст:

«Человеколюбивый отец сказал: «Путь совершай смиренно, не пользуйся властью по воздуху переноситься, честно иди. За удовольствиями не гоняйся, не стремись к вещам, привязанность вызывают вещи. Не проявляй корысти перед тем жертвователем и владыкой народа, подчинись его воле и разрешит он твои сомнения. Этот князь в наставлениях об освобождении сведущ и искушен в законе (дхарме). Для него совершают жертвы. Что тот скажет, нужно исполнить, не сомневаясь».

С такими наставлениями праведный муни Шука отправился в Митхилу. Шел по земле пешком, способный по воздуху переноситься. Шел через горы, переправлялся через потоки, реки, озера. Через леса и заросли, кишащие разными свирепыми зверьем, пробирался. Область двух гор (Меру и Хари), область Химавата постепенно пройдя, он достиг страны Бхаратов. Разные земли видел, область китайцев, гуннов, и в страну Арьяварту пришел тот великий муни.

Следуя слову отца, к нему свою мысль направляя, он завершил свой путь, странствуя в небе, как птица. Приятные города, цветущие деревни, цветные одежды увидел и вместе с тем не видел. Отрадные сады, святые храмы, полные сокровищ, он встречал по дороге. И в скором времени Шука прибыл в видехийскую землю, хранимую махатмой, праведным раджой Джанакой. Он видел там много деревень, богатых водой, пищей, землю, цветущие пастушьи хутора, пасущихся коров стада, богатые поля пшеницы, риса. Водились гуси, разная другая водяная птица на тысячах озер прекрасных, лотосами заросших.

Так он прошел через Видеху страну счастливого народа, и сладостных садов Митхилы достиг благополучно. Слонов, коней, повозок, толпами мужчин и женщин полный город он видел, будто бы не видя. Через посадку он шел, не отвлекаясь. Он размышлял о цели, храня на сердце эту ношу. Так Атману радея, мирный, он проходил через Митхилу. К вратам ее кремля приблизясь, он через них хотел пройти без колебанья. Но там привратники его задержали угрозой. Тогда, не гневаясь, остановился Шука; ожидая, он не страдал, страдая от жары, томимый голодом и жаждой. Он не слабел, не засыпал, не прятался от зноя. Наконец, один из тех привратников, глядя на Шуку, стоящего неподвижного, как в зените солнца, устыдился. Преклоняясь и сложив руки, он почтил его по уставу и тогда пропустил во второй пояс княжеского чертога».

По приказу царя Джанаки стражники два или три дня не пускали его во внешние пределы дворца. Это было проверкой царя. Он знал о приближении Шуки и решил испытать его бесстрастие и единый «вкус».  Шука не высказал ни неудовольствия, ни гнева, ни раздражения, а просто стоял два дня под палящим солнцем. По уставу того времени Джанака был обязан принять Шуку с большими почестями, потому что Шука был сыном гуру, который учил Джанаку, то есть Кришна Двайпаяна Вьяса был одним из гуру царя Джанаки. Тем не менее, предупрежденный Вьясой, Джанака два дня отказывался пускать Шуку во дворец, не давая ему ни пищи, ни крова. Шука воспринял это очень спокойно, вполне контролируя свои чувства.

Текст:

«Сынок, Шука там сел, размышляя об освобождении, на прохладу и зной одинаково взирая, равно великолепный. Так, как бы через мгновение, княжий советник к нему подошел, сложив руки, и провел его в третий пояс царского чертога. Затем в примыкающую к женской половине чертога, обширную, подобную саду Куберы, превосходную, увеселительную рощу, разделенную ручьями, лужайками, с приятными, цветущими деревьями советник ввел Шуку. Затем, предложив ему сиденье, удалился. Тогда прибежали девушки чудесно одетые, прекраснобедрые, с нежными членами и приветливым взором, блистающие золотыми украшениями, носящие тончайшие красные одежды, лепечущие говорком, изощренные в пении, пляске, улыбающиеся до начала речи, красотой подобные апсарам, искусные  в возбуждении страсти, хорошо знающие  прихоти сердца, красивейшие, широкобедрые девушки – их было с полсотни».

Следующим испытанием было окружение соблазнами, мирскими радостями и роскошью.

Текст:

«Принеся воду для ног и прочее по обряду, высшими знаками они его почтили, соответствующими времени года сладкими яствами его напитали. А после его трапезы, сынок, примыкающую к внутреннему чертогу отрадную, пленительную рощу они стали ему показывать, Бхарата. Напевая, смеясь, играя по всем ее уголкам, от одного к другому водили. Женщины, поистине знающие толк в возвышенном, его тогда окружили. Но сын апсары, очистивший себя, не увлеченный плотью, выполняющий свое дело, владеющий чувствами, победивший гнев, не гневался, не восторгался. Дивное ложе, украшенное самоцветами, достойное бога, застланное великолепными коврами, те превосходные женщины ему предложили. Совершив омовение ног, Шука вечерний обряд исполнил. Затем опустился на сидение и размышлял все о той же своей цели. Так на сидении первую часть ночи провел, предаваясь углубленному размышлению. В середине ночи по уставу вкушал сон владыка, затем, поспешно вскочив, немедленно совершил очищение. В окружении женщин в глубокое размышление опять погрузился премудрый».

Шука остался безучастным ко всем почестям, соблазнам и всему прочему. Вместо того чтобы развлекаться с женщинами, он сидел в самадхи как ни в чем не бывало. А утром встал и продолжил свою практику.

Текст:

«Так вот тот день, соблюдая устав неуклонно, и ту ночь в семействе царя он пребывал, о Бхарата.

Бхишма сказал: «Затем тот царь Джанака вместе с советниками, Бхарата, со всеми обитательницами внутреннего чертога, предшествуемый пурохитами-жрецами выстлав вперед сидения и разные самоцветы, к сыну своего гуру приблизился, на голове неся дары гостю. Он предложил сидение, самоцветами украшенное богато, очень мягкое, устланное превосходными коврами».

После того как Шука прошел испытательное задание, его вышел встречать сам царь вместе с брахманами и придворными министрами, чтобы выразить ему почтение как сыну своего гуру.

Текст:

«Царь из рук домашнего жреца (пурохита) его принял и предложил сыну Кришны, Шуке, тем оказав высочайшую почесть. Потомм, когда опустился на сидение сын гуру, почтил его царь согласно уставу: предложив воду для омовения ног, корову и превосходные дары предлагал гостю. Тот почести, сопровождаемые мантрами, принял по уставу; превосходный брамин принял эту честь от Джанаки. Корову и полагающиеся по уставу дары принял от раджи, о неизменном благополучии раджи расспросил пресветлый Шука, также о здоровье его домочадцев, о владыка раджей. По просьбе Шуки царь и его приближенные опустились на мягкие сидения.

Потомок великого и благого рода, раджа, сидя на земле, сложив руки, тот царь о непреходящем благополучии расспросил сына Вьясы.

«Зачем ты пришел?» – так спросил земли охранитель.

Шука сказал: «Отец мой сказал: «Благо тебе; свободен, знает цель и основу освобождения князь Видехи, знаменитый Джанака. Он хозяин совершаемых мною жертвоприношений. Отправляйся туда поскорее. Если у тебя в сердце есть сомнения, разрешать нужно то, что смущает. Тот царь разрешит твое сомнение. Итак, по указу отца сюда вопрошать тебя я прибыл. На это, лучший из блюстителей долга (дхармы), мне досконально соизволь ответить. В чем суть Освобождения? Как должен поступать брамин для его достижения? Как оно здесь достигается: знанием или тапасом (умерщвлением плоти)?»

 Джанака сказал: «Как должен здесь поступать брамин, начиная с рождения, об этом внемли. Получив посвящение от учителя, нужно, сынок, усердно изучать веды, совершая тапас, почитая учителя, жить послушником, владыка, безропотно воздавать свой долг богам и предкам. Выучив прилежно веды, принеся учителю мзду (дакшину), с его дозволения да возвратится домой дважды рожденный; возвратясь, да живет хозяином, своей женой довольный. Безропотный, да хранит он огонь по уставу. После рождения сыновей и внуков да поселится он отшельником в пуще, там по закону огонь почитая, да будет приветлив гостю. В лесу знающий дхарму да примет в себя огонь по уставу. Без противоречий, свободный от страсти, да живет он по уставу браминской ступени жизни».

Сначала Джанака ответил ему о четырех укладах жизни, о четырех ашрамах. Статус брахмачари – это состояние послушника, когда ученик в древности проходил обучение у учителя в юношеском возрасте. Достигнув совершеннолетия, он покидал состояние брахмачари, становясь грихастхой, то есть домохозяином, совершая предписанные обязанности, продолжая заниматься йогой и ритуальными практиками.

По достижению зрелости сыновей, он примерно в возрасте 50-60 лет переходил в следующую стадию жизни – ванапрастха, удалившийся от дел. Период ванапрастха в свою очередь делился на три стадии: кутичака, бахудака и паривраджакачарья. Это означает, что он постепенно отдалялся от домашней и семейной жизни. На первой стадии он становился отшельником при доме, то есть он оставлял все дела и занимался только медитацией; хозяйством занимались дети, а супруга обеспечивала его едой.  На второй стадии он покидал дом и селился где-то недалеко от дома, а супруга ему носила еду; это было что-то наподобие ритрита. Наконец, на третьей стадии он покидал дом, селился сам или вместе с супругой где-то в лесу; он все время уделял духовной практике, а обязанностью супруги было обеспечивать его ритрит. Такова стадия в ванапрастхе.

Наконец, когда он подходил к зрелому возрасту, он оставлял состояние ванапрастхи, сбрасывал с себя последние социальные оковы, и становился полностью отреченным, странствующим отшельником, санньяси. Он входил в состояние медитативного присутствия, принимал «великое решение» быть всегда в созерцательном недеянии, брал по благословению гуру одну из махавакий или санкальп и постоянно ее держался. Он странствовал в течение всей оставшейся жизни обнаженным или полуобнаженным от дома к дому, прося подаяние, однонаправленно удерживая созерцательное присутствие и больше ни на что не отвлекаясь. Когда приближалось время его смерти, зафиксировав однонаправленно ум на санкальпе или на созерцательном присутствии, он непрерывно шел только на север, в сторону Гималаев.

Таким образом, согласно четырем укладам жизни, четырем ашрамам, строилась жизнь добродетельного домохозяина в древней Индии. И об этом рассказал царь Шуке. Но объяснение четырех ашрамов Шуку не удовлетворило, поскольку с самого рождения он был на очень высоком духовном уровне, на стадии санньяси.

Текст:

«Шука сказал: «Когда утвердится знание, его осуществление (виджняна) и будут изгнаны надежно противоречия из сердца, нужно ли тогда соблюдать закон о трех ступенях жизни? Об этом я вопрошаю владыку, да благоволит разъяснить мне это владыка. Сообразно сущности вед, скажи об этом царь народа».

Другими словами, Шука спросил Джанаку: «Когда ты познал природу Ума и освободился от мирских привязанностей, уместно ли следовать трем жизненным ступеням, принятым для общей массы?»

Текст:

«Джанака сказал: «Без знания его осуществление не может быть освобождения, а без помощи гуру нельзя достичь познания, так считают. Учителя – кормчим, а знание здесь кораблем называют. Все постигнув, исполнив все, подлежащее совершению, переправясь, он может оставить и то, и другое. Чтобы не раскололся мир, чтобы не распалась карма, древние исполняют закон, заключающийся в четырех ступенях жизни. Так, после многих рождений и дел, постепенно хорошие и дурные дела покинув, достигают того, что здесь именуется освобождением».

 Джанака ему ответил, что закон варн, ашрамов, был создан святыми для поддержания гармонии в социуме. Но если ты свободен от привязанности и мирской кармы, если ты познал сущностную природу, то можешь оставить все социальные законы и условности, следуя только пути освобождения.

Текст:

«Кто многими делами, пройдя через многие лона в сансаре, достигает самоочищения, тот может освободиться на первой ступени жизни. Мудрец, достигнув этого, видящий цель, освобожденный, стремящийся в запредельное, не нуждается в трех ступенях жизни».

Джанака ему говорит, что если ты достаточно мудр и сведущ, то из состояния брахмачари ты можешь сразу перейти в состоянии саньясы и затем к освобождению. Тебе не нужно выходить из брахмачарьи и становится домохозяином, потом ванапрастхой, потом отшельником. Это нужно для тех, кто не способен сразу следовать высокой дхарме.

Текст:

«Надо избегать постоянно из страсти и тьмы возникающих пороков. Кто на пути ясности (саттвы) утвердился, тот в себе Атмана узрит. Во всех существах себя и все существа в себе созерцая, он не загрязняется внешним, как не намокает водяная птица».

Здесь очень важное наставление. «Кто на пути ясности утвердился, тот в себе Атмана узрит».

По сути, мы годами изо дня в день пытаемся утверждаться на пути ясности. Ясность и способность находиться в созерцательном присутствии – это одно и то же. Именно ясность позволяет узреть Атман. Пока ясности нет, сколько бы человек ни практиковал и ни слушал, он не может раскрыть изначальную природу. Ясность – это тонкая способность осознания познавать, раскрывать свою пустотную пространственную сущность. Ясность позволяет увидеть то, что есть и всегда было, но казалось скрытым. Например, в вашем доме всю жизнь была темная комната, но вы ее не замечали, не обращали на нее внимание. Когда у вас есть фонарь и вы входите в нее, освещая фонарем, вы видите все детали интерьера, но, если фонаря нет, вы снова не можете в этой комнате ничего заметить.

Почему человек не воспринимает свою сущностную природу? Потому что у него нет ясности. А почему нет ясности? Потому что зеркало ума покрыто толстым слоем пыли, а из-за этого, даже если есть намерение практиковать, множество клеш и омрачений будут выступать в роли сильной сбивающей праны. Сбивающая прана – это энергия, которая окрашивает ум, подобно ряби на воде, и не дает видеть ясно, как есть. Ясность сбивается за счет раджаса и тамаса.

Ясность, сбивающаяся за счет раджаса, примерно такая: вы хотите созерцать, но ваш ум сильно возбужден, чем-нибудь возмущен по отношению к какому-то человеку или обстоятельствам; вы бы хотели заниматься атма-вичарой, поддерживать другие санкальпы, быть в присутствии, но эта возбужденность так сильно вас увлекает, что вам не до этого, вы забываете про это. Со временем вы успокаиваетесь и, может быть, только через неделю вспоминаете, что надо вернуться. Но если бы не было возбужденности, то за эту неделю ваше созерцание могло бы продвинуться на большие высоты. Так подействовала сбивающая прана (раджас), которая отобрала ясность.

Тамас является не сбивающей праной, а затмевающей. То есть у вас просто вялость или притупленность сознания, вы чувствуете яркость только тогда, когда испытываете желания или воспринимаете что-то грубое. Как только вы касаетесь более тонких вещей или более абстрактных категорий, возникает сонливость и нежелание об этом слушать. Например, если вы попытаетесь объяснить принцип осознанности человеку с грубым сознанием, он поднимет вас на смех. Он скажет, что этого всего не существует, что ему не интересно это слушать. Это и есть признаки затмевающего тамаса и сбивающего раджаса.

Но когда у человека достаточно саттвы, ясность возникает сама собой. У него утончается сознание, и он начинает чувствовать то, что раньше не чувствовал: движение праны, расширение сознания, энергетику пространства, тонкий слой неконцептуального сознания, игру бхавы в потоке ума, тонкую рассеянность и притупленность, созерцательное присутствие и его потерю, отпускание и расслабление, произвольное и непроизвольное внимание. Перед ним как будто раскрывается целая внутренняя вселенная, наполненная различными видами ясности – это и есть состояние саттвы, которое позволяет утверждаться в созерцательном присутствии.

Когда йогин утверждается в ясности, он перестает жить категориями приязни или отвращения, привязанности, добра или зла, плохого или хорошего. Он начинает жить категориями различных уровней ясности. Например, он, видя какого-нибудь человека, не думает: «Этот человек такой-то. У меня к нему такое отношение». Видя человека, он не думает на уровне концепций, а находится в присутствии, и его сознание как бы переходит с одного уровня на другой. Он или интегрируется с этим человеком или воспринимает его как иллюзию, или воспринимает его в чистом видении, или поддерживает один из уровней осознавания, просто играя, откликаясь на него. У него даже нет никаких оценочных суждений, просто есть открытость, четыре бесконечных и ясность осознавания. Его жизнь уже переходит в совершенно другую плоскость: он больше занят видением Бога в человеке, чем самим человеком с его относительными качествами. И когда он в человеке в первую очередь видит Бога, а не его относительные качества, это без труда позволяет ему, находясь в созерцании,  воспринимать его в чистом видении, устанавливать с ним правильные и гармоничные отношения без привязанности или, наоборот, отвращения. Такое же отношение проявляется ко всем объектам этого мира, ко всем действиям. То есть его сознание принципиально скользит как бы в совершенно иной сфере. Это и есть сфера ясности.

Сфера ясности от сферы сансары отличается тем, что сфера сансары мыслит грубыми категориями субъект-объектной двойственности, дихотомии. Она всегда окрашена эмоциональными оценками и двойственными интерпретациями. Сфера ясности – это нечто противоположное, когда человек скользит в различных сферах восприятия Бога. Она безвыборочная, безоценочная и связанна с распознаванием пустотности всех объектов. Другими словами, когда ясности нет, то, глядя на кинокамеру, я думаю о кинокамере, глядя на человека, я думаю о человеке, глядя на какой-то символ, я думаю о символе. Когда ясность есть, на что бы я ни смотрел, я не думаю обо всех этих вещах; я пребываю в ясности, а как она откликнется на тот или иной объект – это вопрос обстоятельств. Глядя на объекты, я ощущаю, как ясность меняется, взаимодействуя с разными объектами, оставаясь той же. Другими словами, глядя на кинокамеру в состоянии ясности, я вижу Бога, потому что созерцаю в собственной ясности изначальную природу, а кинокамера является лишь вторичной причиной, инициирующей ясность особого вида. Глядя на человека, я также вижу Бога, потому что пребываю в первую очередь в ясности, а человек является вторичной причиной, инициирующей определенную ясность по отношению к человеку. Глядя на священный символ, я распознаю пустотную природу сознания, а сам священный символ является вторичной причиной, которая инициирует чистый аспект этой пустотной природы сознания. Таким образом, видение и восприятие мира совершенно меняется. Пребывая в таком состоянии, я во всем непрерывно созерцаю Атман, независимо от того, происходит ли это на кухне, когда моется тарелка, на огороде или во время разговора. Делающего нет, а есть проявление абсолютных энергий.

Текст:

«Как птица, снизу взлетая, достигает беспредельного в выси, так, покидая тело, освобожденный, свободный от противоречий, достигает умиротворения. Выслушай песнь, что некогда здесь спел раджа Яяти. Сынок, ее запоминают дваждырожденные, сведущие в законах освобождения. «В Атмане свет, нигде больше, он во всех существах одинаков. Себя самое созерцать способно полностью самоуглубленное сознание (четаса). Тот, кого никто не боится, кто не боится никого другого, кто не желает, ни ненавидит, тот вступает в Брахмо. Кто ни в каком существе ничего нечистого не вызывает делом, словом, мыслью, тот вступает в Брахмо. Кто приобщается Атману в сердце и устраняет ослепляющую зависть, кто покидает вожделение, заблуждение, тот вкушает состояние Брахмо. Кто, слушая ли, смотря ли, бывает равным ко всем существам, от двойственности свободный, тот вступает в Брахмо».

Здесь говорится: себя созерцать способно полностью самоуглубленное сознание (четаса). Полностью самоуглубленное сознание – это и есть ясность, которая генерируется в результате такого самоуглубления.

На первой стадии самоуглубление йогина в основном касается переживания праны. Его сознание скользит по внутренним ощущениям и самоуглубляется за счет переживаний праны внутри. Часто многие начинают духовный путь с экстрасенсорики или с кундалини-йоги. Их привлекают внутренние переживания как прана. Есть другой разряд внутреннего самоуглубления, когда человек уделяет большое внимание физическому телу, здоровью, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Это иногда наблюдается у начинающих практикующих. Они становятся внимательными к телу и чрезмерно начинают к нему прислушиваться, и тогда разные идеи начинают посещать их ум: почистить печень, выполнить какую-то практику, поголодать и т.д. Они начинают очень сильно прислушиваться к каждому движению в своем теле, переживать, не заболели ли они чем. Это неправильный вид самоуглубленности. Но через некоторое время все эти вещи проходят, и человек начинает спокойно относиться ко всему этому. У него проявляется новый вид самоуглубленности, связанный с подсознанием, с самскарами.

На этой стадии его больше не интересуют сильные энергетические переживания или состояние его здоровья, которое оказывается превосходным, но разворачиваются тонкие подсознательные переживания, и он снова начинает придавать им большое значение. Он толкует сны, с большим интересом интерпретирует знаки, символы и образы, возникающие во время медитации, и т.д. Однако все это йогин тоже должен игнорировать, так как это просто переживание пяти оболочек, кош. Все это, конечно, не является достойным внимания. Когда ученик приходит к учителю и рассказывает это, то учитель в лучшем случае слушает его с улыбкой. А если учитель более радикальный, то он даже слушать не будет и скажет: «Иди-ка выпей чашечку чая. Не морочь себе голову и успокойся». Это касается как снов, так и всех подсознательных переживаний. Почему он это говорит? Потому что на этом не следует заострять внимание. Этому не следует придавать чрезмерное значение. Конечно, иногда можно проанализировать кое-что из образов, знаков или снов, но это всего лишь дополнительные практики, это не есть нечто главное. В дзен, например, к этому вообще очень радикально относятся – полностью игнорируют.

Следующая стадия самоуглубления, истинная, связана именно с распознаванием природы Ума. Ученик покидает отождествление с ощущением физического тела (аннамайя-коша), энергетического тела (пранамайя-коша), подсознательные образы, находящие в ментальном теле (маномайя-коша) и начинает воспринимать пустотную природу Ума. Он прорывается в неконцептуальный слой сознания, и теперь у него есть ясность, которую он ищет. Наконец-то он подходит к переживанию «Я есмь» в чистом виде. С этого момента по-настоящему начинается подлинное самоуглубление и истинная созерцательная практика. Духовный учитель с большим удовольствием дает ученику наставления по созерцанию, атма-вичаре, самоосвобождению и прочему. Но, когда речь идет о каких-то медитативных видениях, он просто ему говорит: «Не слишком придавай этому значения. Все это подобно образам, которые ты видишь, когда едешь в транспорте: они мелькают перед тобой и исчезают».

Далее Джанака дает Шуке наставления о пребывании в состоянии единого «вкуса», благодаря которому йогин входит в абсолютное бытие.

Текст:

«Кто на похвалу и порицание одинаково взирает, на счастье и несчастье, на золото и железо, приятное и неприятное, тот вступает в Брахмо. Кто на целесообразное и нецелесообразное, на зной и холод, на жизнь и смерть одинаково смотрит, тот вступает в Брахмо. Как выпущенные члены черепаха вновь вбирает, так и чувства втягивает манасом нищенствующий странник. Как при светильнике видна окутанная тьмой одежда, так при светильнике разума (буддхи) становится виден Атман».

Что значит одинаково взирать на похвалу и порицание, счастье и несчастье? Если вы попытаетесь на это одинаково взирать на искусственном уровне, твердя про себя: «Это  все одинаково, это все единый «вкус»», стараясь держать марку, то это, конечно, не пройдет, потому что в душе у вас  будут сильные двойственные впечатления, а ваш ум будет творить целые ассоциативные цепочки из всего этого. Вы не будете чувствовать ни стабильности, ни созерцательности.

Взирать одинаково – это не значит просто хранить внешнюю невозмутимость, сцепив зубы и демонстрируя свою вира-бхаву, природу йога-героя, а в душе быть в измененном состоянии. Такой подход больше подходит для мирских людей. Но для йогина взирать одинаково на двойственные переживания – это значит объединяться. Именно искусство объединения – это и есть главный принцип созерцательного присутствия. Здесь вся суть состоит в этом: либо вы умеете объединяться, либо вы не умеете объединяться. Если вы не объединяетесь, то на единый «вкус», конечно, рассчитывать не приходится. Если вы человек героической натуры, вы в лучшем случае можете демонстрировать единый «вкус».

Но истинный единый «вкус» заключается именно в том, что он переживается как единство, целостность (пратибха). Это достигается как результат объединения. Что значит объединение? Объединение не означает, что вы буквально что-то смешиваете, как один христианский святой, который во время обеда первое, второе и компот сливал в одну чашу, перемешивал и ел. Когда его спрашивали, почему он так странно ест, он говорил: «Все равно в желудке все перемешается. Так какой смысл все есть отдельно?» Это такая внешняя разновидность единого «вкуса». Но мы делаем истинное объединение на уровне погружения в естественное созерцание. Сначала мы правильно в нем находимся, а потом, не покидая точки созерцательного присутствия, мы объединяемся.

Объединение означает, что, вместо того чтобы отвергать, привязываться или оценивать какое-то переживание, мы ему открываемся. Нам есть что открывать, потому что внутри нас не какая-то безжизненная пустота, а внутри нас есть очень большой тонкий слой присутствия, подобный пространству, который насыщен бхавой. Будучи в распахнутом состоянии, мы открываемся переживанию и мягко позволяем этому присутствию втечь в него. Наше присутствие втекает в любое переживание. Если есть боль, мы ей открываемся и просто втекаем в нее силой своего сознания, не отвергая ее, не оценивая ее. И тогда мы едины с болью, мы видим, что боль – это часть созерцания, часть нашей целостности. Когда есть наслаждение или радость, мы тоже открываемся и силой созерцательного присутствия соединяемся с ней. И тогда мы видим, что радость, блаженство в чакрах, наслаждение от принимаемого прасада или еще чего-либо, – это не другая сторона медали, не другой полюс бытия, а это тот же самый полюс, что страдание или боль. В результате этого у нас возникает способность никогда не покидать свою осознанность, поскольку эти два полюса для нас объединены в состояние целостности (пратибхи). Таким образом мы и реализовываем состояние единства, целостности, единого «вкуса» (сомарасьи).